В своей прошлой я рассказывал об одном любопытном и показательном случае на работе и делился своими мыслями по поводу "уважения на зоне".

Кто не читал - ознакомьтесь сначала с текстом той статьи - это поможет лучше разобраться в сегодняшней. После публикации получил несколько вопросов от друзей, из них самым интересным показался такой: "Мне интересны причины, по которым именно эти "понятия" стали цениться у заключенных, и почему жизнь на зоне так быстро и сильно меняет человека?" На этом и хочу остановиться сегодня.

Давно установлено, что пребывание в заключении дольше 5-7 лет малоэффективно для исправления. Скорее, оно эффективно для закрепления человека в тюремном мышлении. И знаете почему? Потому что именно после 5-7 лет непрерывного пребывания в исправительном учреждении, в психике заключённого происходят необратимые изменения (любой соответствующий учебник подтвердит): тюремные ценности из навязанных ситуацией становятся истинно "своими", принятыми человеком. Это происходит из-за чудовищной агрессивности тюремной среды, её способности "проникать в подкорку". В одной статье читал мнение, что тюрьма для психолога - то же самое, что адронный коллайдер для физика: человеческие отношения доходят до крайних значений. Любой свежезаключённый испытывает мощнейший стресс от состояния несвободы, резкого сокращения личностного пространства и необходимости выстраивать отношения с людьми, которых он в своё окружение не выбирал. Принимай законы или будешь наказан, унижен а то и убит: надзирателями или такими же заключёнными как и ты. Психология группы подчиняет входящего в неё индивида, ему не остаётся ничего, кроме как принять местные ценности и чем быстрее он это сделает - тем больше шансов остаться целым и невредимым. Это не плохо и не хорошо - элементарному выживанию не до моральных вопросов.

Насчёт причин, по которым в тюрьме преобладают те или иные ценности.
В исправительных учреждениях царит кастовый строй, практически как в классической Индии, о которой нам рассказывали на уроках истории: есть лидеры (блатные, братва), есть рабочие (мужики) и есть неприкасаемые (петухи, обиженные). Скатиться из лидеров или рабочих в неприкасаемые сравнительно легко, а вот стать из неприкасаемого даже простым рабочим - практически невозможно. Отсюда и повышенная тюремная осторожность, взвешенность, вежливость, педантичность - ведь всего одна ошибка, заключающаяся даже в неосторожной фразе, может стоить очень и очень много. Любой опытный заключённый знает, что если люди, помещённые вместе в замкнутом пространстве, начнут конфликтовать, то пострадают абсолютно все, поэтому конфликты пресекаются на корню, а в ходу вежливость и спокойствие. Что не прощается, так это любые намёки на гомосексуализм, даже простая фраза "Иди ты на..." является поводом для жестокого наказания, потому что понимается буквально, а именно как предложение к нетрадиционному сексуальному акту.

Что ж, друзья мои, надеюсь я ответил ещё на пару вопросов о психологии заключённых. Призываю вас комментировать и задавать любые вопросы по теме. Возможно, напишу ещё несколько постов в продолжение, если вам будет интересно.

Мало того что на счету рецидивистов - почти половина всех совершаемых в стране преступлений, так преступления эти, как правило, совершаются в первый год после освобождения. Психолог Алла Дзялянская, которая работала с осужденными по проекту Красного Креста, отмечает, что у определенной категории заключенных представление о будущем - это черная дыра и панический страх. Так стоит ли удивляться рецидивам и, главное, как уменьшить их количество?

Дважды совершивший попытку суицида осужденный "просто хотел стать каменщиком"

Мотивы совершения повторных преступлений, понятно, могут быть разными. На прошлой неделе эксперты в этой области встретились за круглым столом, где и прозвучала ясная мысль: чтобы рецидивов стало меньше, к освобождению заключенных нужно готовить - и психологически, и практически.

Как рассказали TUT.BY в пресс-службе МВД, по состоянию на 1 марта в исправительных учреждениях Беларуси находятся 29 476 заключенных. В целом по стране наблюдается числа преступлений (-16,3%) среди лиц, имеющих судимость. И тем не менее именно на счету рецидивистов - каждое третье убийство и умышленное причинение тяжких телесных повреждений, две трети разбоев, более половины грабежей, краж, угонов транспортных средств, изнасилований, а в целом - почти половина всех преступлений. Особенно актуальна эта проблема для Минской, Могилевской и Брестской областей.

Психолог Алла Дзялянская ,которая работала с осужденными в исправительных учреждениях открытого типа (в Могилевской области), рассказала, почему, по ее мнению, заключенных важно не только наказывать: "Каждый второй рецидив осуществляется на протяжении первого года (после отбытия наказания. - TUT.BY ). Это как раз период адаптации. (У заключенных. - TUT.BY ) должна быть картинка позитивного будущего, должна быть маршрутная карта. Они должны понимать, что вот это время, в которое они оказались здесь (в тюрьме. - TUT.BY ), - это как раз время для размышления".

Результаты анкетирования психологом заключенных в учреждениях Могилевской области (приняло участие порядка 60 человек) показали, что из тюрьмы люди выходят в жизнь, как минимум, с большим знаком вопроса. Судя по анкетам, самый распространенный их страх - страх будущего. Больше всего осужденных беспокоит низкий социальный статус, прямое отношение к алко-, наркозависимости, чувство усталости, одиночества, злости и раздражения. Часто опрошенных волновали и такие вопросы: "как сохранить и укрепить здоровье?", "как создать семью и сохранить ее?", "как стать уважаемым человеком, с которым считаются?", "как и где получить образование?". Простые, казалось бы, вопросы. Да только кто им на них ответит?

Психолог Алла Дзялянская рассказывает, что ярким примером того, как важна для осужденных поддержка, для нее стала история одного из них: от безысходности молодой человек сумел в течение полугода совершить целых две попытки суицида. "У него - незаконченные 9 классов. Отец его - армянин, лицо кавказской национальности. Его часто провоцировали, а он, человек с неустойчивой психикой, поддавался на провокации, срывался, это было чревато постоянными наказаниями. А у него в жизни, как оказалось, была такая простая мечта - стать каменщиком. Послушаешь и подумаешь: неужели это так много? Неужели мы не можем ему в этом помочь? Сейчас он стал учиться, бабушка стала его поддерживать, нашлись друзья-волонтеры, которые принимали его таким, какой он есть ".

Осужденным недостаточно просто сказать "веди себя хорошо", добавляет специалист. "Даже если человек адекватный, он может эмоционально на что-то отреагировать. Надо развивать не его эмоции, а его здравое начало. Для этого осужденным необходим доступ к качественному образованию, которое позволит выйти в жизнь с определенной специальностью", - говорит психолог.

"Шведские заключенные ощущают, что их лишили свободы, но не гражданских прав"

Бывший осужденный Андрей Бондаренко считает, что сегодня пенитенциарная система Беларуси "нисколько не озабочена тем, что будет делать освободившийся заключенный и как продолжит свою жизнь на свободе".

"Есть категория заключенных, которые, оказавшись на свободе, остаются один на один со своими проблемами. Единственный выход для большинства из них - вновь возвратиться в тюрьму или свести счеты с жизнью. В моей практике заключенного было немало случаев, когда заключенные просили администрацию оставить их в колонии. Представьте себе, человек провел в заключении 7-8 лет, ему выдают на руки суточные в пределах 8 тысяч рублей и деньги на проезд до дома - в среднем 15 тысяч рублей. И после этого заключенного отправляют на все четыре стороны. Вспоминают о нем только тогда, когда ему необходимо явиться на отметку в РОВД. Если нет родственников и друзей, шансы такого человека остаться на свободе равны нулю. Но даже если есть родные и близкие, бывший заключенный ощущает свою никчемность и несостоятельность. Он не может устроиться на работу, не может влиться в жизнь, а его социальный статус практически не дает возможности реализоваться".

В пример заботы о заключенныхБондаренко ставит опыт Швеции. "Там, к примеру, заключенных за несколько месяцев начинают готовить к освобождению. В работе участвуют психологи и педагоги, служба тюрем и условного освобождения. Службы в тюрьмах направлены на то, чтобы помочь заключенным адаптироваться в обществе после освобождения и предотвратить нежелательные последствия нахождения в заключении, - говорит он. - Условия содержания в той же Швеции выстроены таким образом, что человек не чувствует себя ограниченным в своих правах - свидания 4-5 раз в месяц (у нас 3-4 в год), наличие телевизоров в одноместных камерах (1 на 150-200 человек), заработная плата 800-1500 долларов в месяц (5-40 в Беларуси), спорт, обучение и т.д. За время, проведенное в тюрьме, шведские заключенные ощущают, что их лишили свободы, но не гражданских прав".

Интересный факт: в шведских тюрьмах полностью отсутствуют ШИЗО (штрафные изоляторы) и карцеры, "потому что шведских заключенных запрещено… наказывать". "По мнению шведов, наказание не ведет к исправлению. В то время как у нас вся система построена исключительно на наказании, причем степень наказания выбирает администрация учреждения, в которой провинился заключенный. Отсюда и рецидивы, и суициды , - говорит Андрей Бондаренко. - Необходимо полностью менять систему исправления внутри колоний и тюрем, создавать реабилитационные службы и центры. В том числе нужна и переподготовка администраций колоний".

После 10 лет отбывания наказания осужденный не может приготовить себе еду

Александр Кралько , заместитель начальника управления по организации исправительного процесса Департамента исполнения наказаний МВД (ДИН МВД), считает, что готовить осужденных к освобождению действительно нужно. Психологи и инспекторы по трудовому и бытовому устройству, которые сейчас работают в колониях и тюрьмах, по его словам, начинают готовить осужденного к освобождению за полгода: собирают группы осужденных и проводят тренинги. Например, по трудоустройству: рассказывают, как им себя вести при устройстве на работу, как нужно презентовать себя, свои умения, навыки, которыми он обладает.

"Либо, если он ничем не обладает, рассказывают, куда ему можно пойти обучаться, как стать на учет в центр занятости, - рассказывает Кралько. - Существуют школы в исправительных учреждениях, правда, не во всех, и профессиональные навыки какие-то минимальные даются. Но не каждая организация, не каждый индивидуальный предприниматель потом возьмет к себе на работу бывшего осужденного, потому что всегда есть опасение: "Это бывший осужденный" .

Не всегда удается помочь и внутри исправительного учреждения: "У нас есть психологическая служба, которая занимается в том числе подготовкой к освобождению. Но существует нюанс: сотрудничество осужденного и психолога исправительного учреждения, когда психолог тоже ходит в форме, носит погоны, является, пусть даже на первый взгляд, незаметным, но барьером", - говорит Кралько, добавляя, что эффективней, возможно, будет работа гражданских лиц с осужденными.

Однако психология - психологией, а после освобождения, продолжает Кралько, наиболее остро у осужденных стоит вопрос бытовой - "как распоряжаться своими деньгами?" и "как приготовить себе еду?".

"Мы были на конференции в Германии. У них есть позитивный опыт (по адаптации заключенных. - TUT.BY ). Они обучают осужденных самому элементарному: как совершить покупку в магазине, имея ограниченные средства. Они должны воспользоваться этими средствами рационально, чтобы оплатить и коммунальные услуги, и съем квартиры, и купить вещи необходимые, и обеспечить себя предметам личной гигиены, и продуктами питания. Самое элементарное, чего не может сделать осужденный, особенно после 10 лет отбывания наказания, - это приготовить себе еду. В лучшем случае - пошел в магазин, купил себе сосиску и сварил. Отсюда возникают потом медицинские проблемы. В Германии элементарно показывают , как сварить суп, приготовить кашу, пожарить мясо".

По мнению Александра Кралько, в таком подходе есть и определенная опасность - сделать из заключенных иждивенцев. "В настоящий момент, когда осужденный находится в местах лишения свободы, он получает трехразовое питание, его вещи стирают, его постельные принадлежности меняют. Они практически сами для себя ничего такого не делают" , - говорит специалист.

Некоторые специалисты, с которыми пообщался TUT.BY, отмечали, что все-таки стоит не столько бояться сделать из заключенных иждивенцев, сколько думать о том, что мы вообще можем их потерять как граждан. "Наша страна сегодня - с естественной убылью населения: часто после выхода из исправительных учреждений осужденные уезжают из Беларуси на заработки. Постоянно, постоянно уезжают. Не факт, что они там хорошо устраиваются, но ведь мы могли бы им тоже что-то предложить", - заявил TUT.BY один из экспертов круглого стола.

Сергей Болтрушевич , координатор программ Представительства Международной Федерации Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца по Беларуси, рассказал, что к адаптации заключенных активней должны подключаться и ведомства. В одном из исправительных учреждений Могилевской области “мы (Красный Крест. - TUT.BY ) помогли открыть вечернюю школу, где осужденные могут заниматься, помогли оборудовать класс, предоставили компьютеры. Но недостаточно оборудовать класс, должны быть возможности в плане обеспечения преподавателями. В Европе, как минимум, доступ к интернету есть в исправительных учреждениях , - говорит эксперт. - Надо еще договариваться с Минобразования, чтобы они тоже взяли осужденных под свое крыло. Это часть их работы. Осужденные так же, как и остальные граждане, имеют право на работу, на образование, на здравоохранение. Надо добиться, чтобы все службы заработали и в системе исполнения наказаний”.

Как дальше жить человеку, освободившемуся после тюремного срока? Как адаптироваться и где найти подходящую работу? Об этом и пойдет речь в этой статье.
Практически любой из нас может попасть в тюрьму.
Зарекаться от нее жизненная мудрость не разрешает.
Задев кого- то случайно или не рассчитав удар, защищая девушку, можно угодить за решетку.
И список на этом не заканчивается.
Очень немногим удается адаптироваться под новые условия жизни, найти работу и создать семью после выхода на волю.

Вот что говорит по этому поводу Герасим, который освободился из тюремного заключения за “карман”.

По молодости я связался с дурной компанией и наделал много ошибок. Мне не терпелось “вильнуть” перед девчатами и “махнуть” перед ребятами.
Денег хотелось легких и рук ловких. У меня они были именно такие.
Короче, “попал я под раздачу”. Замели.
Отсидел я 8 лет под “строгим конвоем” и освободился с “курантами”.
Мать меня дождалась. Отец не успел.
Жил я в Сталинской “двушке”.
После тюрьмы свою жизнь я представлял как долгожданную свободу. На самом же деле оказалось, что я из одной тюрьмы попал в другую- где законы более жесткие, чем лагерные.
На работу меня не брали. Никуда. Даже грузчиком.
Служба безопасности, глядя на мое лицо, сразу чуяла неладное и подавала проверочный запрос на личные данные.
Надо было на что- то жить. А точнее даже- существовать.
Я перебивался временной “халтурой”, нерегулярно и не всегда честно.
То машину разгружу, то кого обворожу))
Жить благополучной семейной жизнью я не мог- ни по финансовым, ни по иным соображениям.
Женщины от меня шарахались и побаивались росписей на теле.
Чтобы хоть как- то адаптироваться под вольную жизнь, я обзвонил всех бывших знакомых. Не все же они тюремщики. Многие обзавелись семьей и, разбогатев, превратились в поросят.
Я попросил их помочь мне с трудоустройством на работу. Обещал, что с прошлым покончил и просто хочу жить как все нормальные люди.
Некоторые обещали пристроить, но так и не перезванивали. Другие же с паникой в голосе заявляли, что завтра сами окажутся на улице.

Я понимаю, что сам виноват в том, что гонят взашей.
Но как тогда адаптироваться тем, у кого положение еще хуже? Обивать казенные пороги и становиться на колени?
Я живу с матерью- на ее пенсию и свои подработки. Квартиру платить надо. Одеваться, обуваться- тоже. Матери лекарства нужны, а у меня денег нет.
Получается то, что из тюрьмы вышла обуза и человек, которые не нужен нашему обществу.
Жизнь и работа после тюрьмы- это такая же тюрьма, но только из авторитета я превратился в изгоя.
Видимо настало время возвращаться назад.

Добрый день, дорогие домоседы. Поговорим про наших сограждан, которые пытаются после тюрьмы вернуться к нормальной жизни. Согласно опубликованным данным, в России свыше 50% ранее судимых вновь возвращаются в места лишения свободы.

По прошлогодним данными прокуратуры, на момент совершения повторных преступлений нигде не работали и не учились 67,7% бывших заключенных.

Более трети ранее осужденных шли на нарушение закона в состоянии алкогольного опьянения.

Боюсь, что после освобождения сын вновь может попасть обратно

… 26-летний Антон освобождается из колонии через несколько месяцев. Чем ближе к освобождению, тем больше беспокоится его мать Наталья: что ждет сына на свободе? За решетку парень попал, когда ему было чуть больше 18. За участие в групповой драке наказали восемью годами тюрьмы.

До отсидки Антон окончил среднюю школу. Учился средне. Шансы поступить были только на платное. Таких расходов мать не потянула бы. Устроился помощником плиточника. Поработать пришлось недолго. Почти восемь лет за решеткой никаких профессиональных навыков не добавили.

Решил самостоятельно , восстановить некоторые знания из школьной программы. Однако быстро остыл – не хватило самоорганизации. Пытался работать в тюрьме на производстве мебели, но не пошло – травмировал руку.

В принципе, в колонии работы нет. Работает всего процентов 10-20. Очень много сидит бездельников. Разумеется, сын оторван от социума. Его завязки с тюрьмой меня очень пугают мать.

Наталья говорит, что много слышала про разные российские фонды, которые помогают бывшим осужденным адаптироваться к свободной жизни после тюрьмы, в том числе – и трудоустроиться после заключения.

Еще сидя в колонии, заключенные, желающие найти работу, заполняют различные анкеты. В итоге оформится на работу можно чуть ли не в первые же дни после освобождения.

Однако, как считает мать осужденного, ресоциализация сводится к регистрации в полиции. В остальном спасение утопающего – дело самого утопающего.

Система надзора должна быть более гибкой

Практика административного надзора применяется во многих странах. Она, как правило, касается лиц, освободившихся условно-досрочно. В России ее соотносят и к тем, кто отсидел от звонка до звонка.

Бывший осужденный Игорь во время заключения был несколько раз наказан штрафным изолятором. По его словам, формальным основанием для этого становились даже не застегнутые пуговицы, истинной же причиной был независимый характер, который многих раздражал.

В результате Игорь получил годовой административный надзор:

Это своего рода дополнительное наказание. Без разрешения органов уголовно-исполнительной инспекции я не могу выехать за пределы района, мне нельзя посещать различные бары и кафе, нельзя оставлять жилище с девяти вечера до шести утра, в это время в любой момент меня могут посетить милиционеры.

Пара тройка нарушений – и обратно, откуда освободился. Очень хотел поехать на заработки после тюрьмы, но это не разрешено. Должен работать за копейки, чтобы как-то существовать.

По словам майора полиции в отставке, Сергея Венчука, вернуться к нормальной жизни удается мало кому:

Пока не заработает экономика, не заработают в и структуры, занимающиеся вопросами социальной адаптации бывших заключенных. Они ведь не заставят некоего руководителя предприятия обеспечить рабочим местом того, кто освободился из заключения. Даже если у этого человека есть высокая профессиональная квалификация.

То есть рабочие места человеку предлагают. Однако те, вокруг которых нет никакой конкуренции. Ты просто не можешь жить за эти деньги. В результате возникают, прежде всего, финансовые проблемы, бывшие сидельцы вскоре после тюрьмы решаются на криминал – те же кражи, грабежи, мошенничества.

57-летний петербургский бомж Сергей провел в заключении в общей сложности 33 года. Несмотря на большое количество приобретенных, в том числе и за решеткой, «мирных» профессий, кстати, крайне необходимых народному хозяйству, в полиции ему с ресоциализацией не помогли. Сказали: крутись сам!

В райцентре Колтуши бывший осужденный Александр старается не стать бомжем. За плечами у него три ходки. За решеткой 38-летний мужчина провел более 10 лет. Последний раз его осудили на 12 лет, но за хорошее поведение после половины срока ему изменили колонию на вольное поселение.

В Колтуши ему пришлось вернуться после отбытия срока. Дело в том, что пока Александр был за решеткой, его родители умерли. В родительскую квартиру его не пустили. Как утверждает Александр, этого после тюрьмы не захотела родная сестра, которая позже через суд выписала его из квартиры.

По словам Александра, проблем с трудоустройством в Колтушах не было, так как ранее он «здесь работал и хорошо себя зарекомендовал». Однако если бы не местная женщина, которая его приютила, то он, без сомнения, снова бы оказался в местах лишения свободы. Именно благодаря ей более-менее смог встать на ноги после тюрьмы. Занялся индивидуальным предпринимательством. Взял кредиты, чтобы закупить товар.

Про программы социальной адаптации бывших осужденных Александр слышал еще на зоне, но на вопрос, помогали ли ему соответствующие органы, когда он освободился, отвечает отрицательно.

А некоторые милиционеры, говорит, даже содействовали, чтобы он не нашел себя в свободной жизни. Укоряли и женщину, которая дала ему приют.

Александр: «Нам в тюрьме не раз говорили: «А почему вы грабите, крадете, что вас на это толкает? Вот придите, вам все помогут». Мне никто не помог. Кроме этой женщины. Я не хочу больше в тюрьму. Большинство людей выходят оттуда, хотят работать, но зек – это как клеймо. Я не хочу сказать, что среди нашего брата все хорошие, но многие из нас после тюрьмы не хотят вновь сидеть за решеткой».

Мужчина считает: за долгое время, проведенное в тюрьме, осужденный привыкает к режиму такой жизни. Свобода для него как неизвестный мир, с которым надо еще сживаться:

Ты можешь тут ничего не сделать плохого, но из тебя сделают все равно козла отпущения. Проще всего списать что-то на зека … Там за решеткой есть некие ограничения, рамки – каждый знает, что ему можно, а что нельзя. Там, правда, приходится прогибаться, чтобы выжить.

А на воле очень трудно после тюрьмы без поддержки. Вот, не дай Бог, закроют нас, частных предпринимателей. На мне висит два миллиона кредита. Где мне взять такие деньги? Где найти такую работу, чтобы выплатить кредит? Тем более, что у меня нет своего жилья, ничего нет.

По убеждениям бывшего осужденного, «если любому человеку после освобождения дать жилье, работу – некую стабильность – он больше не пойдет назад».

«Но у нас такого нет, – продолжает собеседник. – Выходишь – и «на самотек». За время моей последней отсидки у меня умерли родители. Это хорошо, что меня перевели на поселение, и я смог немного адаптироваться к свободе. Устроился на работу, заработал немного денег. А вот выпустили бы меня из тюрьмы на свободу, где бы я что-то взял для того, чтобы элементарно переодеться? Здесь ты никому не нужен».

Для жительницы Колтушей Зинаиды Милешко рассказ Александра про привыкание к свободе – не новость. Она сама вышла замуж за осужденного.

С мужем Зинаида познакомилась через переписку. Вместе уже 32 года. Имея опыт обращения с бывшими зеками, она помогает теперь другим – и Александру тоже. На вопрос, помогает ли бывшим осужденным полиция, Зинаида Милешко отвечает:

Они не заинтересованы в этом. Для них даже проще человека снова посадить, чтобы не было проблем. Ведь это все же непростая работа – профилактика, беседы. А бывший зек – это человек, который уже боится милиции.

В любом случае он не воспринимает милиционера как товарища. И не воспримет, так как милиция у нас превратилась в карательный орган. У нас даже нет психологической службы при полиции.

По словам собеседницы, отрицательное отношение полиции к бывшим зекам после тюрьмы переносится и на тех, кто с ними рядом:

Я знаю много семей, где есть бывшие зеки. Полицейские оскорбляют их. Ту же женщину, которая приютила Сашу, они считают якобы глупой, человеком низшего сорта. А у нас, если просто сказать, и замуж не за кого выйти.

Каждый четвертый мужчина – бывший зек или сидит. А для полиции сами зеки – второй сорт нашего населения, а все те, кто с ними имеет общение, практически их сообщники. Выйти замуж за зека – как совершить преступление.

В Колтушском районе на 16 тысяч населения – более полутора тысяч лиц, которые имели или имеют судимость. Более шестисот человек числятся рецидивистами. Многие бывшие зеки потеряли семьи и с трудом адаптируются к жизни на свободе.

Местная районная газета в это время оптимистично рапортует, что работа по ресоциализации бывших осужденных идет полным ходом. Сотрудники районной полиции и социальные работники посещают их, выясняют, какая им нужна помощь, и ее оказывают. Безработным предлагают работу.

На это Зинаида Милешко говорит:

Я что-то не заметила этой активности. Я не помню, чтобы с моим мужем провели хоть какую профилактическую беседу. Среди наших полицейских нет психологов – людей, которые могут понять твою боль. Сама система репрессивная.

У нас в каждом принято видеть преступника, а потому человек наедине со своей бедой, несмотря на то, что у нас в стране очень много зеков. Хорошо, если встретится кому хорошая женщина, но государственная служба в той системе, в которой мы живем, не поможет никогда.

Согласно официальным источникам, профилактическая работа с бывшими осужденными проводится полицией во многих районах Ленинградской области. Насколько удачна она, судить трудно.

Как следует из слов начальника Главного управления внутренних дел Ленинградской области при подведении итогов работы областной полиции за 2015 год, уровень рецидивной преступности остается высоким.

Хотя и удалось «снизить количество и удельный вес преступлений, совершенных после тюрьмы ранее судимыми лицами, на 10,7 процента, но они остаются, как и прежде, высокими. Каждое второе практически преступление, как и прежде, совершается лицами из категории ранее осужденных».

Что касается Александра, о котором мы рассказали выше, то ему, чтобы не попасть в эту статистику, нужна юридическая помощь. Ведь надежды на районную полицию или другие службы района – нет, – считают те, кто остался рядом с ним.

Помогайте людям, которые хотят вернуться к нормальной жизни после тюрьмы!

На протяжении последних восьми лет Анна Каретникова каждый день бывала в столичных следственных изоляторах. В составе Общественной наблюдательной комиссии за соблюдением прав заключенных она общалась с теми, кто оказался в тюремной камере.

Выясняла, в чем люди за решеткой нуждаются, и старалась помогать: рекомендовала выдавать людям одежду, предметы обихода, добивалась лечения заболевших, ремонта в камерах, непригодных для жизни, и многого другого.

Мы встретились с Анной Георгиевной уже после того, как она вышла из состава московской Общественной наблюдательной комиссии и получила предложение стать советником по правам заключенных в Федеральной службе исполнения наказаний РФ (название должности пока уточняется).

Она рассказала о своей работе в ОНК, о том, как «попала в тюрьму» и некоторых сторонах тюремной жизни.

«Тюрьма стала моей профессией»

– Я в тюрьме оказалась случайно. Личного интереса к теме у меня никогда не было. Правда, недавно вспомнила, что у меня отец родился в тюрьме. Его мать арестовали, когда она была беременной, и отправили в Казахстан, в лагерь для жен врагов народа. Там папа и родился.

Когда был принят закон об общественном контроле (Федеральный закон от 10 июня 2008 г. N 76-ФЗ «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и о содействии лицам, находящимся в местах принудительного содержания»), меня спросили: пойдете в ОНК? Я согласилась. Тюрьма стала моей профессией только благодаря моему любопытству и любви к нормативной базе.

Но я благодарна судьбе, что последние восемь лет практически прожила в тюрьме. Мои умения помогли нашей комиссии многого добиться. Была создана система нормального взаимодействия общественников и ФСИН. Но теперь все это под угрозой.

В конце октября состоялись выборы в ОНК четвертого созыва. Анна Каретникова по закону не могла стать членом московской ОНК, потому что провела там три срока подряд. Она подала заявление в комиссию по Московской области – ей отказали. Многие ее коллеги, опытные и добросовестные, тоже не были выбраны в ОНК.
Из тех, кто реально знает, как обстоят дела в тюрьме, в наблюдательных комиссиях по всей стране остались единицы – теперь туда пришли силовики, бывшие военнослужащие или работники системы исполнения наказаний.

Учитывая, что в ОНК Москвы остались всего несколько человек, в чьей порядочности я могу не сомневаться, кто будет защищать права заключенных? Кроме общественного контроля, никаких других способов изменить ситуацию в системе исполнения наказаний нет.

Роль ОНК заключалась в том, что мы были связующим звеном между руководством ФСИН и заключенными. Валерий Александрович Максименко (заместитель директора Федеральной службы исполнения наказаний РФ) так и сказал, когда приглашал меня на работу: «Вы хотя бы расскажете, что в тюрьме происходит на самом деле, где коренится тот абсурд, за который нас ругают». Я согласилась на работу во ФСИН, но с условием, что буду по-прежнему общаться с арестантами.

В тюрьме есть плохие люди, действуют плохие законы, но еще есть вещи, которые ничем, кроме апофеоза идиотизма, объяснить нельзя.

Медицина в тюрьме как бег вверх по эскалатору, который едет вниз

В тюрьме лучше не болеть. Моя коллега по ОНК Зоя Светова писала о заключенном Мухаммеде Кассасе, гражданине Сирии. Он в течение года пытался добиться внимания от врачей, а когда добился-таки, у него выявили рак легких в терминальной стадии. Недавно его, наконец, освободили, заставив помучиться от мыслей о том, что он так и умрет в тюрьме.

За восемь лет в ОНК нам удалось многого добиться для арестантов в плане условий содержания и питания. А вот ситуация с медицинской помощью похожа на бег вверх по эскалатору, который идет вниз.

Недавно в 3-м изоляторе больным ВИЧ выдали просроченные компоненты антиретровирусной терапии. Это просто безумие.

Несколько месяцев из-за бюрократических нестыковок у ВИЧ-инфицированных не брали кровь на статус и не назначали лечения из-за этого. Их жизнь оказалась под угрозой. Однако этих людей в тюрьму посадили, а не приговорили умирать от ВИЧ.

Есть стоматологи, которые зубы отказываются лечить ВИЧ-инфицированным. И подействовать на них нельзя, потому что врач сам имеет право определять план лечения. В частном разговоре такой стоматолог мне говорит: «Я не буду ВИЧовым лечить зубы, потому что зубная пыль полетит мне в лицо, вдруг я заражусь». А официально он пишет: «В соответствии с планом лечения целесообразно зуб удалить, лечению он не поддается».

Надо какую-то работу с медперсоналом проводить, объяснять, что люди с ВИЧ только выглядят, как мы с вами, но наш насморк и их – это разные вещи. Сегодня человек может шутить и смеяться, а завтра умрет.

Во всех медсанчастях московских СИЗО должно по штату работать 420 человек, но не хватает почти четверти. Многие уволились. Зарплата у сотрудников невысокая, социальных гарантий нет.

Уксус и «рагу овощное»

Раньше в рационе арестантов были сплошные маринованные овощи, консервируемые в российских колониях. Они долго хранятся – там огромное количество уксуса. Два года назад их пообещали убрать из рациона, потому что уксус принимать в пищу нельзя.

По одному из приказов можно было заменять одни продукты другими: молоко – сгущенкой, фрукты – овощами, соль – сахаром и так далее. Я утрирую, но замены одного вида еды на другой примерно так и выглядели.

Года три назад мы с коллегой Максимом Пешковым были в СИЗО, спросили сотрудников: «Что будет на ужин?» Нам ответили: «Рагу овощное». Когда рагу привезли, наконец, на корпуса, по которым мы ходили, оказалось, что это смесь из сушеного картофеля и перловой крупы. Нам объяснили, что был осуществлен «ряд замен» и получилось такое «рагу».

После наших многочисленных вмешательств в следственных изоляторах пытаются готовить так, чтобы еду можно было есть. Сейчас можно сказать, что в каких-то СИЗО кормят хорошо, а в каких-то – похуже. Рагу овощное попрощалось с нами.

Битва за одежду

Почему человеку, попавшему в СИЗО, трудно получить чашку, ложку, одежду? Бывает, они отсутствуют на складе. Но проще говоря, один сотрудник забывает передать о нуждах заключенного другому сотруднику.

Два года руководство СИЗО было уверено, что при отсутствии собственной одежды у заключенного, выдавать ее можно только на этап. Но ведь арестанту нужно что-то на себя надевать, чтобы на прогулку выходить, в суд ездить. Люди могли в шлепанцах зимой по улице ходить.

Я нашла приказ № 216, который регламентировал выдачу одежды раздетым арестантам. Там об этапе не было ни слова.

В СИЗО мне говорили: «Одежда выдается только на этап». Я показывала приказ. Мне снова: «Только на этап». Я опять показывала приказ: «Тут написано, что при отсутствии одежды ее нужно выдавать». «Только на этап». Эта грандиозная битва продолжалась где-то полгода и завершилась тем, что со мной согласились. Но это не значит, что одежду начали выдавать.

С августа я просила обойти тех, кому нужна одежда, составить списки и раздать необходимые вещи. Списки составили, но одежды пока все равно нет.

«Отрицательный опыт» тюрьмы

Тюрма «Кресты», внутреннее убранство одиночной камеры. Фото с сайта pravo.ru

Люди выходят из тюрьмы с ненавистью. Тюрьма никого не исправляет. Арестант не может вернуться к жизни таким, каким он был. Он становится другим. Дело даже не в том, вернется он или нет к нормальной жизни. Просто есть вещи, как те, которые Варлам Шаламов называл «отрицательным опытом».

Отрицательный опыт – когда для того, чтобы получить таблетку анальгина, нужно несколько дней стучать в дверь камеры. Отрицательный опыт – год звать врача, чтобы узнать, наконец, что ты скоро умрешь, потому что врач пришел к тебе слишком поздно.

Зачем нужна тюрьма в том виде, в котором она существует? Как институт устрашения? Я не знаю ответа на этот вопрос.

Приспособиться и не сойти с ума в другом мире

Когда человек попадает в тюрьму впервые, это крушение всей его прежней жизни.

Не важно, кем ты был до этого – из одной системы координат ты попадаешь в другую. И ты не сойдешь с ума только в том случае, если сам что-то не сделаешь для того, чтобы этого не произошло. Государство тебе в этом не поможет, не окажет никакой качественной психологической помощи. Государству наплевать на твой шок.

Тебе поможет криминальная субкультура – предложит свой свод правил, как в турпоходе. И по этим правилам ты будешь жить несколько месяцев, полгода, год, три. Субкультура заставит тебя переключиться, отвлечься от прежней жизни. Сейчас ты совсем в другом мире – будь другим.

Субкультура, конечно, заточена, в основном, под то, чтобы выжать из арестанта как можно больше денег, но психологическую поддержку она, тем не менее, предоставляет.

«Я тебя услышал», или Ничего не обещайте

Общественный наблюдатель в камере ничего не должен обещать арестанту. Пожелания ОНК носят рекомендательный характер – не надо об этом забывать. Конечно, можно сказать: «Сейчас тебе принесут ложку, кружку и матрас», но вдруг этого не сделают те, кто обязан, после нашего обращения? Нужно говорить: «Я постараюсь, чтобы вам принесли ложку, кружку и матрас».

Нужно всегда стараться понять, что тебе пытаются сказать и что от тебя пытаются скрыть. Я года три училась этой науке.

Манипуляция – первое, что с нами пытаются проворачивать, когда мы приходим в камеру.

Например: «Нам плохо, нас не лечат, не кормят, врача видели последний раз месяц назад, мы все умрем! Но если нам сейчас принесут телевизор, то жалоб нет».

Это совершенно прозрачная манипуляция – у меня она не вызывает негатива, потому что желания тех, кто пытается манипулировать, вполне естественны. Они хотят не болеть, смотреть телевизор, пользоваться холодильником. Это слышно. Кстати, в тюрьме не говорят «я тебя понял» – там говорят «я тебя услышал».

У меня не было эмоционального выгорания, хотя иногда я ощущала звоночки профдеформации. «Нет у тебя тапочек? Ну и ладно, без тапочек посидишь. Есть более серьезные проблемы – на втором этаже пытают кого-то…», – бывало искушение таким образом проигнорировать интересы человека, нуждающегося в тапочках. Но это неправильно.

Порой сотрудникам нужно по 25 часов в сутках

Бюджет, выделяемый на тюрьмы и колонии, в 2017 году уменьшится на 22%. Урежут расходы на жизнеобеспечение, сократят зарплаты сотрудникам, начнутся сокращения. А если сотрудников станет меньше, то и права заключенных будут ущемляться больше.

Меня иногда упрекают в том, что я защищаю интересы сотрудников. Но представьте – раньше сотрудник выполнял только свои обязанности, а после оптимизации он вынужден работать за троих. Он раньше заявления регистрировал, а теперь таблетки и еду разносит, гулять выводит. Когда все успеть?

Но и проступки сотрудников, совершенные из-за нехватки времени, оправдывать нельзя. Нужно все время ставить себя в положение того, кто сидит в камере. Арестанта не должно волновать, что у инспектора слишком много работы, и что он не успевает всех вывести погулять, помыться или внести в список на визит к врачу. Арестант имеет право на прогулку, баню, встречу с адвокатом, передачу.

Иногда идешь по коридору СИЗО, а они пустые. Там тихо, безлюдно, мигают лампочки, в двери стучат люди, но к ним никто не подходит, потому что просто некому. Умирает там кто-то, заболел – стучать можно долго.

Я как-то подсчитала, что если врач в изоляторе решит посетить все камеры и поговорить с каждым заключенным хотя бы по пять минут, то в сутках ему потребуется 25 часов. И заниматься он будет только обходом.

О бывших сотрудниках – ни слова

Сотрудники СИЗО регулярно сами становятся заключенными. Садятся по обвинению в проносах запрещенного, за вымогательство. За побеги и самоубийства заключенных.

У системы столько предписаний, что выполнить их все невозможно физически. Поэтому оказаться на нарах рискуют все. А если люди понимают, что их за любую провинность могут уволить или посадить, как они будут к своей работе относиться? Кто пойдет работать туда, где от человека ничего не зависит, а еще могут в тюрьму посадить?

Кроме того, у системы есть такая черта: когда сотрудника сажают, о нем тут же все забывают. Был человек – и исчез. Напоминать о нем – это дурная примета, табу.

На моей памяти только один сотрудник СИЗО просил передать бывшему коллеге, оказавшемуся в тюремной камере: «Анна Георгиевна, передайте ему, что мы не верим в то, в чем его обвиняют».

Абсурдные корни зла

Многие абсурдные предписания в тюрьме можно победить. Главное – настойчиво искать корень зла.

Раньше в изоляторы не разрешалось передавать огурцы и помидоры. Нельзя – и все. Но я упорно рыла и нашла документ, который это регламентирует. Правда, без подписей и печати – он много лет назад был разослан по изоляторам, никто не помнит уже, в какой связи, кто и почему запретил помидоры и огурцы в передачах.

Разрешилась ситуация, как только мы указали на абсурдность этого приказа. Так же происходит и с другими вещами, которые в системе заведены случайно, и никто не помнит, зачем. Когда есть возможность спокойно разобраться, откуда они взялись и что означают, все решается. Среди сотрудников тоже есть люди с головами на плечах.