§ 3. Противоречия уголовно-правового запрета и пути их преодоления

Последнее двадцатилетие отмечено становлением и интенсивным развитием социологического направления Российской уголовно-правовой науки. Определенным итогом развития социологии уголовного права явилась выработка принципов криминализации как научно обоснованных и сознательно применяемых общих правил и критериев оценки допустимости и целесообразности уголовно-правовой новеллы, устанавливающей ответственность за определенный вид деяний. Основным здесь остается криминализация и декриминализация общественно опасных деяний.

Попробуем понять суть этого процесса. Как известно, каждому уголовно-правовому запрету объективно присущи внутренние противоречия. Одним из наиболее наглядных примеров выступает противоречие между санкцией и санкцией уголовно-правовой нормы.

Уголовная ответственность за конкретный вид деяний устанавливается тогда, когда возникает необходимость в применении к лицам, их совершившим, мер уголовно-правового принуждения. В то же время ведущей целью уголовно-правовой нормы является обеспечение такого положения, при котором граждане добровольно воздерживались бы от совершения преступных посягательств и, следовательно, не требовалось бы применения уголовно-правовых санкций.

Цели уголовно-правового запрета во многом противоречат его реальным свойствам. Направленная на охрану общественных отношений, криминализация привносит в них определенные элементы дестабилизации. Появление новых уголовно-правовых запретов расширяет круг обязанностей граждан, сферу применения правового принуждения и в силу этого отнюдь не смягчающе воздействует на общественные нравы. В условиях, когда еще не достигнут общий высокий уровень правового и нравственного сознания, криминализация объективно способствует культивированию у определенной части населения «карательной психологии», отношения к преступникам как социальным изгоям, уповая на всесильность уголовно-правовых мер борьбы с преступностью.

Еще Монтескье, опасаясь частых и поспешных изменений уголовного законодательства в сторону усиления его суровости, писал: «Зло исчезает, но жестокость законодателя остается: остается в государстве зло, произведенное этой жестокостью. Она извратила умы, она приучила людей к деспотизму».

Еще более противоречиво фактическое применение уголовного наказания, которое сопровождается нарушением социально полезных связей индивида с обществом, что особенно отчетливо проявляется при изоляции осужденного. В связи с этим развитие уголовного законодательства в последние годы характеризуется поиском новых, более совершенных видов уголовно-правового принуждения, которые обеспечивали бы сведение к минимуму отрицательных последствий их применения.

Здесь обнаруживает себя еще одно противоречие, присущее уголовному правотворчеству. Осуществляя криминализацию деяний в связи с необходимостью применения к лицам, совершившим преступления, наиболее суровых карательных мер, государство вынуждено прибегать к корректировке этих мер, смягчению, приближающему их по характеру правоограничений к иным формам правового принуждения.

Установление уголовной ответственности оправдано лишь в том случае, когда иные средства борьбы с конкретным видом общественно опасного поведения оказываются недостаточно эффективными. Однако парадокс заключается в том, что уголовная ответственность сама по себе, взятая изолированно от остальных форм социального контроля, оказывается еще менее эффективным средством предупреждения антиобщественного поведения.

Более того, криминализация определенных деяний на практике нередко приводит к отказу или к ограничению общепредупредительных и специально-криминологических мер борьбы с ними. Поспешное обращение к уголовно-правовым средствам воздействия на поведение людей чревато тем, что может породить иллюзию легкости разрешения противоречий, существующих в общественных отношениях. Принятие новых законов, устанавливающих или усиливающих уголовную ответственность за определенные виды деяний, ужесточение карательной практики создают внешнее впечатление активизации борьбы с негативными явлениями общественной жизни.

Однако в действительности оказывается гораздо сложнее. Как показывает практика, даже необходимые обоснованные уголовно-правовые меры не приносят должного эффекта, не будучи подкрепленным широким комплексом социально-экономических, идеологических и специально-профилактических мероприятий, обеспечивающих условия для реализации объективных закономерностей хода реформ в Российском государстве.

Указанные противоречия, характерные для уголовно-правовых запретов, носят объективный, динамический характер, отражающий природу уголовно-правовых норм и их место в системе социального регулирования. Противоречия эти нельзя игнорировать, их невозможно раз и навсегда устранить. Они лишь могут и должны учитываться при осуществлении уголовной политики, последовательно разрешаться на каждом конкретно-историческом этапе развития правовой системы за счет научно обоснованного подхода к выбору форм и методов борьбы с преступностью, чтобы с новой остротой возникнуть на каждом следующем этапе.

Если угроза наказанием, по выражению Гегеля, «отодвигает в сторону справедливость», если криминализация ведет к противоречивым социальным результатам, то первое требование к уголовному правотворчеству состоит в отношении к уголовной ответственности как вынужденному, крайнему и нежелательному для общества средству борьбы с общественно опасными посягательствами.

Нежелательному как с точки зрения отрицательных последствий применения мер уголовно-правового принуждения, так и с позиций, что сама по себе необходимость в таких мерах свидетельствует об определенной неразвитости общепредупредительной системы. Поэтому уголовно-правовой запрет должен устанавливаться лишь тогда, когда объективная потребность в применении уголовно-правового принуждения «перекрывает» совокупность его негативных последствий.

К законодательному решению об объявлении определенного деяния преступным с известной долей условности применима выработанная в уголовном праве формула крайней необходимости: криминализация, как акт защиты одних социальных ценностей путем нарушения других, допустима лишь постольку, поскольку не «сработают» иные возможности предупреждения общественно опасных посягательств, а социально полезный результат криминали­зации превышает ее вредные последствия.

Уголовно-правовой запрет вводится для того, чтобы:

Послужить дополнительным фактором, удерживающим неустойчивых граждан от совершения преступлений;

Легализовать объективно обусловленную необходимость в применении к лицам, их совершившим, наиболее суровых мер государственного принуждения в строгих рамках законности при обеспечении конституционных прав и интересов личности. При этом криминализация должна не отменять, а дополнять иные социальные меры борьбы с общественно опасными посягательствами. В значительной степени именно появление нового уголовно-правового запрета призвано стимулировать широкое применение профилактических мероприятий.

Криминализация деяния – это острый сигнал о необходимости активизировать деятельность по выявлению и устранению причин и условий его совершения. Существующая угроза подвергнуться уголовному наказанию заставляет более «чутко» реагировать на иные меры воздействия. Наконец, установление и применение мер уголовной ответственности вызывает необходимость использования специальных средств, направленных на предупреждение рецидива.

Таким образом, криминализация определенных видов анти­об­щественного поведения объективно требует повышения действенности общесоциальной и специально-криминологической профилактики, от интенсивности и качества которых зависит и эффективность уголовно-правового воздействия. Чтобы центр тяжести в борьбе с теми или иными видами общественно опасных деяний не был перенесен в сферу карательно-принудительной деятельности, представляется необходимым:

Разумное ограничение в законе пределов уголовной ответственности, подчинение деятельности органов уголовной юстиции задачам профилактики преступлений,

Осуществление одновременно с криминализацией разработки и внедрения дополнительных организационно-правовых форм предупреждения актов преступного поведения.

Требование ограничения пределов уголовной ответственности означает, прежде всего, недопустимость криминализации тех деяний, которые не представляют в данных условиях значительной общественной опасности, не вызывают резкой непримиримости со стороны общественного мнения и борьба с которыми может достаточно эффективно вестись без обращения к уголовной ответственности.

Как показывает история развития уголовно-правовой политики в России, это бесспорное положение далеко не всегда соблюдается в законодательной практике. Поиск гибких форм охраны общественных отношений вполне закономерно привел к расширению использования так называемой условной криминализации (или условной декриминализации), при которой наступлению уголовной ответственности предшествует наложение на лицо административного взыскания за подобное правонарушение. Вместе с тем, законодатель в новом (действующем УК РФ) законе по неизвестным причинам отказался от преюдиции. Нам представляется, что условная криминализация должна рассматриваться в качестве наиболее эффективного средства правового реагирования на деяния, занимающие по степени общественной опасности пограничное положение между преступлениями и административными правонарушениями.

Ограничение пределов уголовной ответственности в законе должно находить подкрепление в профилактической ориентации органов уголовной юстиции. Однако эту задачу легко провозгласить, но чрезвычайно сложно осуществить практически. На пути ее решения существует целый ряд объективных и субъективных препятствий, имеющих определенные исторические корни. Нельзя забывать, что, начиная с 30-х годов, деятельности правоохранительных органов в СССР имели необоснованно карательную направленность, под которую приспособили соответствующие организационные формы и профессиональное правосознание.

Причем огромная опасность сложившихся в те годы методов борьбы с преступностью и социального управления в целом состояла не только в том, что жертвами несправедливых репрессий стали многие невинные граждане, но и в том, что сталинизм существенно способствовал дегуманизации всей общественной жизни, что особенно ярко проявилось в сфере уголовного судопроизводства. Нужно со всей откровенностью признать, что «карательно-обвинительный уклон» в практической уголовной политике имеет исторические традиции, психологическую подоплеку и организационно-правовую основу.

Думается, что отдельные разрозненные мероприятия, направ­ленные на повышение эффективности предупреждения преступных деяний, положения дел радикально не улучшает. Нужен единый законодательный акт о профилактике преступлений, в котором были бы определены основные цели и принципы профилактической деятельности, задачи и функции правоохранительных и других государственных органов и общественных формирований, критерии оценки эффективности предупреждения преступлений, обязанности конкретных должностных лиц по организации и проведению профилактических мероприятий и т.п.

Редакция ст. 23 УК РФ вызывает множество вопросов и в первую очередь – можно ли расценивать состояние опьянения в качестве смягчающего или отягчающего обстоятельства? В правоприменительной практике и юридической литературе в основном признают возможность признания смягчающим обстоятельством опьянение при индивидуализации уголовной ответственности и назначении наказания (например, принудительное доведение до опьянения). Однако опьянение не может быть признанным таковым в трех случаях:

1) если субъект намеренно привел себя в состояние опьянения с целью облегчения совершения преступления;

2) если субъект намеренно привел себя в состояние опьянения, полагая, что его состояние в дальнейшем будет расценено как обстоятельство, смягчающее наказание;

3) если субъект заранее знал или имел все основания предполагать, что под влиянием или в результате такого состояния, в которое он намеренно себя привел, им будет совершено преступление. 1

В заключение следует сказать, что в каждом случае, когда выявлены основания и поводы криминализации определенного вида деяний, реакция государства не должна ограничиваться только введением уголовно-правового запрета и организацией карательной деятельности. В подобного рода ситуациях необходимы разработки и внедрение комплексной программы борьбы с данным общественно опасным посягательством, в которой бы предусматривались система увязанных между собой общесоциальных, специально-криминологических и правовых мер и где уголовной ответственности отводилось бы подобающее место – место крайнего и вынужденного средства.

Дошедшие до нас многочисленные законодательные памятники cреднeвекoвья: «Саксонское зерцало» (1221-25 гг.); Яса Чингисхана (ХП в.);«Швабское зерцало)) (1250-88 гг.); Силезское земское право (конец XIV в.); Законы Касым-хана (1511-23 гг.); «Каролина» (1532 г.); Есим-хана (15981-1645 гг.) «Жeтi-Жаргы» и другие - свидетельствуют об усилении чеpт, характерных для права эпохи рабовладения. Уголовное право средних веков являло собой систему неприкрытого насилия, террора и нормативно закрепленного неравенства перед законом различных классов и сословий - право сильного: крупные феодалы устанавливали в передаваемых по наследству ленах свои законы, свое право, характеризовавшееся исключительной жестокостью.

Многочисленные примеры политического насилия предоставляет история нашего ближайшего соседа - России. Как первый террористический aкт на Руси, по-видимому, можно рассматривать убийство князей Бориса и Глеба, первых святых канонизированных русской православной церковью. После смерти в 1015 г. князя Владимира I киевский стол был захвачен старшим сыном- туровским князем Святополком. для того чтобы обезопасить свое княжество от возможных притязaний двоюродных братьев - ростовского князя Бориса и князя муромского Глеба, Святополк принял незамедлительные меры к физическому уничтожению братьев: убийство князя Бориса совершили «мужи боярские» Путша, Талец, Еловит и Ляшко, а Глеба, обманом выманенного из Мурома, по наушению подосланного Горясера зарезал повар муромского князя Торчин.

В казахском праве преступные деяния насильственного и корыстно-насильственного характера (убийство, разбой, грабеж, нападение на аул, барымта и так далее) рассматривались как преступления против спокойствия и безопасности общества, что нашло отражения в нормативно--правовых актах того времени.

Одним из первых на территории Казахстана законодательных пaмятников, содержaщих упоминание о наказании за преступления против общественной безопасности, является Яса, изданная в период правления Чингисхана: «Кара смертью была воздаянием за убийство, кражу, грабеж, чародейство и так далее простым людям отрубали голову, а людям высокого происхождения ломали позвоночник, так, чтобы кровь оставалась в теле убитого - убитый мог возродиться к новой жизни. За менее тяжкие преступления полагалась ссылка в Сибирь или наказание штрафом».

В казахском обычном праве факторами, огpаничивающими агpeссивное поведение, являлись кровная месть и выкуп за преступление - «кун». В первой половине XVП века три великих бия трех жузов - Толе би, Казыбек би и Айтеке би составляют вместе с ханом Тауке исторический документ «Жeтi-Жаргы» - семь заповедей, семь установлений - кодекс обычного права казахов.

Обычай кровной мести возник и развивался в условиях бесклассового общества как необходимое cpeдствo защиты кровнородственного союза от нападения со стороны другого рода, как основное условие самосохранения и успешной борьбы за существование.

Самого незначитeльного повода или оскорбления было достаточно для казаха-кочевника, чтобы встать на путь кровной мести. Неисполненная месть могла переходить из поколения в поколение, парализуя хозяйственную жизнь обеих сторон, и нередко заканчивалась истреблением всей трудо-, обороно- и репродуктивной способной части враждующих племен, что обусловливало необходимость выработки менее разрушительных форм социального контроля. Таким образом, в Казахстане появился институт выкупов - «кун», то есть платы за преступление. (Ахметова Н.С. Институт «кун» в обычном праве казахов и его отмена Советской властью. Алматы. Онер 1993г.)Обычай кровной мести и система композиций имели целью предупреждение особо опасных преступных деяний. Род был заинтересован в недопущении совершения подобных пpeступлений своим сородичем, так как вышеуказанныe наказания носили коллективный характер, предполагая не столько индивидуальную, сколько родовую ответственность.

Так, в Законах Касым-хана, Есим-хана, Уложениях Тауке-хана наказание в виде уплата «куна» предусматривал ось за такие преступные деяния, как воровство, убийство, гpабеж, нападение.

Один из первых актов терроризма в истории Казахстана, по нашему мнению, относится 1709. В России после подавления антипpaвителъственного восстания Кондратия Булавина, многие тысячи восставших сбежали от грозившего им со стороны Петра I сурового наказания на Дон, далее, переправившись через Дон, - в просторныe казахские степи. Большинство этих беглецов были отпетыми головорезами, которые совершали налеты на мирные казахские аулы, подвергали их жестокому огpаблению, отняв землю, скот, при этом зверствовали - убивали и насиловали, залили степь кровью. Тауке-хан поручает Абулхаиру и батыру Богенбаю навести порядок на родной земле, которые выполнили свой долг с честью».

Казахское обычное право к наказуемым относило также следующие виды нарушений общественного спокойствия и безопасности:

• а) распространение ложных слухов;
• б) наезд с шумом или криком на аул;
• в) нарушение порядка на общественных празднествах, поминках.

В ХVII и XVIII вв. В период ханского управления, когда люди жили под страхом постоянного нападения со стороны соседних родов и племен, а личная безопасность каждого члена общества не была гарантирована органами государственной власти, распространение ложных слухов, вызывающих общую тpeвогy среди населения, рассмаривалось как тяжкое посягательство, гpубо нарушающее общественное спокойствие и безопасность. Tpeвoгy среди населения вызывали слухи о приближении неприятеля, угоне барымтовщиками скота. У целого аула и тому подобные. Так, ответственность за распространение сеющих панику ложных слухов, то есть - в современном понимании - психологический террор, была предусмотрена, в частности, ст. 113 Сборника казахского адата 1824 г.

Как правонарушение, посягающее на общественное спокойствие и безопасность, по нормам казахского обычного права, рассматривался наезд с шумом или криком на аул с требованием выдачи липа, подозреваемого в совершении какого-либо преступного деяния, что являлось одной из форм проявления феодально-байских самоуправных действий. Состав данного правонарушения был установлен в Сборнике казахского адата 1871 г.: «...подскакивание с шумом к аулу, в котором задержан провинившийся в чем-либо человек, с дерзким требованием выдачи последнего и объявлением противном случае драки и убийства» - виновный подвергается как нарушитель спокойствия и тишины в ауле аипу не менее одного тогyзa. Такой поступок у киргизов называется «аулга ат ждyrypтy}}. Объектом подобного рода нападения оказывалось не лицо, совершившее преступное деяние, а его родственники, аульные старшины или одноаульцы.

Во второй половине XIX в. в казахском обычном праве появляется норма, предусматривающая ответственность за нарушение порядка на общественных празднествах и поминках. Так, в Сборнике казахского адата 1871 г. установлено: «За нарушение общественного увеселения на празднествах и поминках по умершим ссорой или дракой виновные, нарушившие торжество собрания, подвергаются взысканию в пользу хозяина собрания или празднества».

«Устав о сибирских киргизах» 1822 г. к тяжким преступлениям относит явное неповиновение властям, а в «Положении об управлении оренбургскими киргизами» от 14 июня 1844 г. криминализуются такие преступные деяния, как измена, разбой, барымта и возмущение соплеменников против правительства.

Впервые получившее письменное oформление в «Рyсской правде» (списки ХIII в.), включавшей отдельные нормы обычного «Закона Русского», Правду Ярослава Мудрого, Правду Ярославичей, Устав Владимира Мономаха и недифференцированно регламентировавшей решение вопросов о защите жизни и имущества княжеских дружинников и слуг, положении феодалъно-зависимых людей, уголовного, процессуалъного, семейного, обязательственного и наследственного права, средневековое русское уголовно - законодательство получило свое дальнейшее развитие в Псковской Судной грамоте 1457 г. В соответствии с данным нормативно-правовым актом преступным считaлось посягательство не только на личность и собственность, но и на интeресы государства.

Термин «преступление» на Руси впервые встречается в летописных рассказах XIV в. Законодательным критерием, обусловившим установление соответствующих уголовно-правовых запретов, являлась серьезность нарушения интeресов правящих классов и государства. Судебник 1497 г. к тяжким преступным деяниям относит «лихие дела», в составе которых уме выделялись государственные преступления, каравшиеся смертной казнью. К государственным преступлениям, в частности, был отнесен «подым», то есть призыв к восстанию.

Первые попытки определения и криминализации деяний террористического характера следует отнести к XVI В., когда в русском законодательстве появилось и начало развиватьcя понятие «xитpocтъ» (аналог прямого умысла в современном праве). Появление этого признака «предумышления» было весьма важно для объективной оценки сущности и содержательной стороны актов терроризма, так как последние не могут совершатьcя случайно, по неосторожности, а предполагают наличие ясной цели и «злого» умысла. Термин «xитpocть» весьма широко используется уже в Судебнике 1550 г.

Трансформировавшись в течение столетия в «умышление», это уголовно-правовое понятие в Соборном Уложении 1649 г. представлено в трех формах: умышление татей на убийства; воровской умысел, то есть совершение тяжкого общеyгoловного преcтyпления организованной преступной гpyппой; государственные преcтyпления и посягательства против государя (умышление на его здоровье, на завладение государством, на поджог города и другие).

В Судебнике 1589 г. наметились признаки формирования субъекта террористической деятельности, так как именно в этом правовом акте проводится разгpаничение виновных лиц по видам преступной деятельности: тать, разбойник, зажигатель, гpабитель, миропродавец, душегyб, государственный убийца, крамольник и так далее.

В средневековье не могло идти и речи о криминализации актов террора, осуществляемых самодержцем в отношении собственных подданных. Так, борьба Ивана IV Грозного с боярской оппозицией проводилась преимущественно методами террора. В 1565-1584 гг. были казнены десятки представителей древних княжеских родов, в частности Александр Горбатый-Шуйский, его сын Петр, их родственники Ховрины, Иван Сухин-Кашин, Дмитрий Шевырев, Петр Горенский-Оболенский, Иван Куракин, Дмитрий Немой и других, что же касается менее привилегированных сословий, то вначале 1570г. в результате усмирения опричниками одного только Великого Новгорода погибло более 1500 горожан. Борис Годунов при возникновении малейшей угрозы своей власти предпринимал безотлагательные меры для психологического подавления и физического устранения политических противников - князей Шуйских, Татьевых, Урусовых, Колычевых, Быкасовых и других. Екатерина II в 1762 г. стала самодержицей, отлучив от власти и фактически санкционировав убийство своего супруга - Петра III. В 1801 г. заговорщиками был убит император Павел I, в результате чего к власти пришел его сын Александр.

Следует отметить, что метод «ferтo ignique» разрешения проблемы политического противостояния не есть способ исключительно российского администрирования: и в средневековье, и в новое, и отчасти в новейшее время тактика жестокого подавления властью недовольства или инакомыслия масс применялась в Европе (да и во всем мире) практически повсеместно. Например, во Франции 24 aвгycтa 1572 г. длительная конфронтация католической и протестантской конфессий «увенчалась» так называемой Варфоломеевской ночью - в результате массовой резни, организованной Екатериной Медичи и герцогами Гизами, в Париже за одну ночь было физически уничтожено более 2000 французских гугенотов. В Англии суровые аитикатолические законы привели в 1605 г. к так называемому «пороховому заговору». Задуманный заговорщиками взрыв парламента не удался, и инсургенты были публично казнены.

В средние века в некоторых государствах Европы, в частности в России, преступления террористической направленности определялись термином «воровство», обозначавшим всякое преступное действие, включая и государственные преступления. В. Даль толкует слово «вор» как «мошенник, бездельник, обманщик; изменнuк; разбойнuк» .

Преступления против общественной безопасности были известны со времен Петра I, который в начале ХVIII в. создал инcтитут фискалов. Глава фискалов (обер-фискал) состоял при Сенате, который «ведал фискалов». Одновременно фискалы были и доверенными лицами императора. Последний назначал обер-фискала, который приносил присягy царю и был ответственен перед ним. Указ от 17 марта 1714 г. определил компетенцию фискалов: проведывать про все, что «ко вреду государственному интересу быть может»; докладывать «о злом умысле против персоны его величества или измене, о возмущении или бунте», «не вкрадываютcя ли в государство шпионы». В 1718 г. была образована тайная полиция, которая ведала сыском и преследованием по политическим преступлениям (дело царевича Алексея).

В Уложениях и Сводах законов того времени терроризм понимался как бунт, заговор, смута. По С. И. Ожегову, «бунт» - стихийно возникающее восстание, мятеж, робкие попытки борьбы, обреченные на неудачу; «заговор» - тайное соглашение о совместных действиях против власти в политических и иных целях; «смута» - мятеж, народные волнения, раздоры, ссоры, беспорядки.

В упомянутых выше определениях содержатся отдельные элементы современного понятия терроризма: «бунт» - уголовно-правовой термин, обозначающий вообще насильственное посягательство на власть и существующий порядок правления; «заговор» - сообщество, поставившее себе целью ниспровергнуть существующий государственный порядок или установленную власть; «смута» - государственные преступления и проступки, которые: как не разрушающие и не пытающие разрушить самого бытия государства, не соответствуют признакам мятежа и измены, но все же непосредствено нарушают внутреннюю или внешнюю безопасность государства и тем отличаются от случаев противодействия власти, создающих лишь препятствие для правительственной деятельности. По мнению С. С. Галахова, под «смутой» понималось участие в преступном, противозаконном сообществе, порицание власти и возбуждение к противодействию закону и законным постановлениям власти и к учинению преступных деяний. Именно в данных терминах квалифицировалась деятельность Степана Разина, Емельяна Пугачева в России; Исатая Тайманова, Срыма Датова, Кенесары Касымова в Казахстане, боровшихся против самодержавия.

Устрашение как одна форм терроризма, жестокость и неравенство наказаний, обусловленные сословными различиями людей, пронизывали всю систему уголовно-правовых норм средневековья. Смертная казнь, телесныe и особенно членовредительские наказания наиболее часто применяются в этот период. Лишение свободы применялось редко. Уложение Карла V, императора Священной Римской Империи, предусматривало смертную казнь за 44 вида преступных деяний, в том числе и за государственныe преступления; французское уголовное законодательство насчитывало 115видов преступлений, за которые предусматривалась смертная казнь, а в Англии смертная казнь применялась к 160 видам преступлений. Испанская инквизиция сожгла на кострах более 50000 человек за колдовство, а по подсчетам Вольтера, в Европе было сожжено более 100000 человек за распространение ереси. В царствование Генриха VIII в. Англии за одно только бродяжничество было казнено 72000 человек, а за свое полувековое пребывавшие на английском престоле королева Елизавета осуществила около 20000 казней. Смертная казнь предусматривалась не только за тяжкие преступления, но и за незначительныe проступки, в частности за участие в незаконных сборищах.

В XVIII в. Французская ревoлюция ознаменовала собой конец феодализма, но и таила в себе опасность распространения полной анархии, в связи с чем был создан один из первых инcтитутoв противостояния государственным преступлениям - Комитет обществетвенной безопасности, в функции которого входило уничтожение внутренних контрреволюционных элементов, создание новой армии, а также восстановление национальной экономики.

Во времена «белого террора» существовавшая судейская система не в полной мере обеспечивала правосудие: зашита и предварительный допрос обвиняемых были отменены и у судей был один выбор при вынесении приговора - оправдание или смерть. Основания для обвинения были довольно общими и широко трактуемыми, например: «пособничество планам врагов Франции; распространение пораженческих настроений, подрыв морального духа народа; подрыв чистоты революционных принципов; покушение на свободу, единство и безопасность Республики.. .». От 23 до 40 тысяч человек было казнено во время террора, последовавшего за французской революцией 1793-1795 гг.

Идеи Великой французской революции еще активнее стали проникать в Россию после победоносного завершения войны с Наполеоном I и возвращения русской армии из заграничного похода 1813-1814 гг. В частности, они сыграли не последнюю роль в идеологическом обеспечении подготовки и попытки осуществления государственного переворота 14декабря 1825г.

Восстание декабристов побудило российского императора Николая I усилить централизацию государственной власти, активизировать борьбу с тайными обществами и инакомыслием, ужесточить контроль за исполнением законов. В этих целях в России была создана тайная полиция, в функции которой, в частности, вменялось: собирать сведения о числе существующих в государстве разных сект и расколов; о всех состоящих под надзором полиции людях; высылать и размещать людей «подозрительных и вредных»; заведовать всеми местами заточения, в которых содержатся государственные преступники; наблюдать за поведением пребывающих в России иностранцев; осуществлять сбор сведений по компетенции полиции. Сотрудники тайной полиции взяли под жесткий контроль театральную жизнь, а чyть позже - и содержание периодических изданий и литературных произведений, активизировали розыскную деятельность в среде творческой интеллигенции, что свидетельствовало о понимании руководителями тайной полиции степени влияния печатной продукции на общественное сознание. Следя за умонастроениями в различных социальных слоях, сотрудники этой спецслужбы, исходя из анализа обстановки, прогнозировали ее будущее состояние, выявляли опасные тенденции и принимали меры к недопущению противоправных антигосударственныx и противомонархических проявлений.

В Своде уголовных законов 1832 г. особое значение имеет раздел «О пpecтyплениях государственных», в котором предусматривалась ответственность «за бунт или измену против Государя или Государства».

В «Уложениях о наказаниях yгoловных и исполнительных» 1845 г. также имелись составы гocyдapcтвенных преступлений, которые были выделены в отдельную группу. Однако наиболее полный перечень государственных прecтyплений был приведен в Уголовном уложении 1903 г.

Согласно проект Уголовного уложения 1895 г., сообщества, преступные по цели, подразделяются на сообщества: во-первых, преследующие цели социального переворота; во-вторых, имеющие в виду подготовку к изменению политического строя, но не делающие активных попыток к ниспровержению существующего государственного порядка. Противозаконные сообщества предполагают известную предварительную организацию и более или менее постоянную связь между несколькими лицами.

К основным направлениям терроризма в XIX в. относится подрывная деятельность анархистов и националистический терроризм. Анархизм далеко не всегда сводится к насилию. Но в прошлом веке отожествление анархизма с терроризмом стало общим местом, фактически сам термин «анархист» был равнозначен понятию «террорист». Почти все государства Европы и Америки пострадали от террористических действий анархистов. Наибольшим размахом анархистского движения характеризовались католические страны Южной Европы (Италия, Испания, Франция), где идеология анархизма распространялась в революционной среде. Анархистский терроризм стал привилегией представителей различных маргинальных слоев общества, не нашедших своего места в политической жизни.

Наиболее яркое явление терроризма XIX в. - терроризм русских народников. Среди множества групп, действовавших в 1870-80-е годы выделялась «Народная воля». «Иду работать в террор», - говорили Дмитрий Каракозов, Александр Ульянов и другие «народовольцы».

Еще в 1848 г. основоположник теории терроризма немецкий философ Карл Гейнцен доказывал: запрет убийства неприменим в политической борьбе, а физическая ликвидация сотен и тысяч людей может быть оправдана, исходя из высших интересов человечества. Концепция эта получила дальнейшее развитие в теориях М.А. Бакyнина и П. А. Кропоткина, которые выдвигали доктрину «пропаганды действием». Суть ее заключалась в том, что только террористические действия способны побудить массы к давлению на правительство.

Для того чтобы объективно оценить и правильно понять мотивацию, движyщие силы и цели противомонархического и антиправительственного терроризма, вспыхнувшего в последней четверти XIX в. В России, надо проанализировать сложившуюся к тому времени в русском обществе социально-политическую атмосферу. Определенный интерес в этом отношении представляет проведенное М.Ф. Одесским и Д.М. Фелъдманом историческое исследование «Поэтика террора». Авторы работы убедительно доказывают, что латинский по своему пpoисхождению термин «террор» пришел в Россию из Франции, где он был введен в политический лексикон жирондистами и якобинцами, объединившимися в 1792 г. для подготовки народного восстания и свержения «с помощью устрашения и приведения в ужас» Кабинета Министров при Людовике XVI.

Несмотря на то, что выстрел Д.В. Каракозова не достиг цели, он, тем не менее, способствовал переходу революционно настроенных группировок от теоретических рассуждений к террористической практике. Уже 25 мая 1867 г. во Франции А. Березовский стреляет (и также пpoмахивается) в АлександраII, когда тот вместе с Наполеоном и свитой проезжает через Булонский лес.

В 1866 г. при Канцелярии Санкт-Петербургского градоначальника был создано секретно-розыскное отделение, в задачи которого входила охрана императоров и профилактика государственных преступлений, включая террористические акты.

Определенную роль в популяризации и распространении идей террора в России сыграл С.Г. Нечаев. Будучи авантюристом от природы, он активно включился зимой 1868-1869гг. в студенческие волнения в Санкт-Петербурге и даже пытался взять на себя роль их лидера. В этом году он распространил слух о своём аресте и бегстве из Петропавловской крепости, после чего выехал за границу, где сблизился с анархистом М.А. Бакуниным и copaтником А.И. Герцена Н.П. Огаревым, принял учacтие в издании нескольких ультрареволюционных манифестов и написал «Катехизис революционера» - своеобразный кодекс, определяющий цели, жизненные принципы и правила поведения человека, посвятившего себя борьбе с существующим строем.

Призывы С.Г. Нечаева были взяты на вооружение некоторыми русскими революционерами, утвердившимися в мысли, что Россию можно привести к обществу социальной справедливости только через террор эти идеи встречали если не одобрение, то понимание в весьма широких слоях российской либеральной общественности. Доказательством справедливости этого утверждения является оправдательный приговор, вынесенный судам присяжнъrx народнице В.И. Засулич, 24 января 1878 г. стрелявшей в градоначальника Ф.Ф. Трепова и тяжело paнившей его.

Безнаказанность В.И. Засулич не могла не спровоцировать новые покушения. Так, в мае 1878 г. народник Г.А. Попко кинжалом заколол адъютанта начальника Киевского губернского жандармского управления Г.Э. Гейкинга, а 4 августа 1878 г. народник С.М. Степняк-Кравчинский точно таким же способом убивает в Санкт-Петербурге начальника Третьего отделения и шефа жандармов Н.В. Мезенцова, после чего скрывается с места прecтупления и уезжает в Швейцарию.

Пытаясь остановить эскалацию народнического террора, Александр II распорядился, впредь все политические убийства и насильственные действия рассматривать не в судах присяжныx, а передавать в ведение военного суда. Таким образом, активизация террористических проявлений со стороны революционеров детерминировала ужесточение репрессивныx мер со стороны властей.

Весной 1879 г. совершаются два неудачныx покушения на теракт: 13 марта cтyдeнтa Л. Мирского на нового главу Третьего отделения А.Р. Дрентельна и 2 апреля А.К. Соловьева на Александра II.

В 1882 г. министром внутренних дел был назначен граф Д.А. Толстой, человек образованный, умный и жесткий. Он развернул решительную и бескомпромиссную борьбу с революционерами. Были увеличены штаты сыскной полиции. Благодаря принятым мерам, уже к середине 1880-х годов была полностью ликвидирована еще совсем недавно мощная «Народная воля». 7 октября 1884 г. был схвачен один из руководителей организации Г.А.Лопатин, у которого были обнаружены списки ее членов. В результате удалось арестовать около 500 человек. Были пресечены попытки совершения ряда террористических актов (в частности, покушение на Александра III 1марта 1887 г., которое готовили студенты В.Д. Генералов, А.И. Ульянов, П.И. Андреюшкин, В.С. Осипанов и П.Я. Шевырев). Многие народовольцы после удачных операций полиции и широких арестов бежали за границу: в Париж, Берлин, Женеву.

В своей работе «Революционное движение в России» А.И. Спиридович так охарактеризовал террористическую деятельность эсеров: «Самой яркой работой партии является террор. Террористическая деятельность является для всей партии средством самозащиты и сохранения от вредных элементов шпионства и предательства».

Характерно что народовольцы и эсеры, одинаково активно используя террористические методы, различно оценивали его роль в политической борьбе. Так, Исполнительный комитет «Народной воли» рассматривaли террор как орудие возмездия и сплачивания своих рядов, придавая ему тем самым характер второстепенного, вспомогательного инструмента в политической борьбе. Эсерами же терpop воспринимался как главное средство, стержень тактики политической борьбы, вокруг которого в качестве дополняющих выступали иныe методы: забастовки; демонстрации, агитационно-пропагандистская деятельность.

Р.Н. Аминев - аспирант кафедры уголовного права и процесса Института права БашГУ (г.Уфа)

СИСТЕМА ПРАВОВЫХ ЗАПРЕТОВ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ

Известно, что система в праве - это объективное объединение (соединение) по содержательным признакам определенных правовых частей в структурно упорядоченное целостное единство, обладающее относительной самостоятельностью, устойчивостью и автономностью функционирования.1 Она присуща и правовым запретам, в том числе содержащимся в уголовно-процессуальном праве.

Сущность этих правовых средств заключается в том, что они запрещают определенное действие, указывают на юридическую невозможность какого-либо конкретного поведения. Обычно они выражаются словами "не вправе", "не может", "не может быть", "не допускается", "запрещается".

Запрет может иметь и косвенное выражение. Например, положение о том, что "мера пресечения, избранная на основании судебного решения, может быть отменена или изменена только судом" (ст. 110 УПК РФ), означает, что органы уголовного преследования не могут принимать какое-то решение в части меры пресечения, избранной судом. Принцип презумпции невиновности предполагает запрет считать обвиняемого виновным, пока его виновность в совершении преступления не будет доказана в предусмотренном УПК порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда (ст. 14 УПК).

В законодательстве, регулирующем уголовный процесс, имеется множество запретов, касающихся различных сфер уголовно-процессуальной деятельности. По источникам данной отрасли права они могут быть подразделены на международно-правовые, конституционные и непосредственно процессуальные.

Так, во Всеобщей декларации прав человека к уголовному процессу имеют отношение такие, к примеру, запреты, как: "Никто не должен подвергаться пыткам или жестоким, бесчеловечным или унижающим его достоинство обращению и наказанию" (ст. 5); "Никто не может быть подвергнут произвольному аресту, задержанию или наказанию" (ст. 9); "Никто не может быть осужден за преступление на основании совершения какого-либо деяния или за бездействие, которые во время их совершения не составляли преступления по национальным законам или по международному праву". Не может также назначаться наказание более тяжкое, нежели то, которое могло быть назначено в то время, когда преступление было совершено (ст. 11); "Никто не может подвергаться произвольному вмешательству в его личную и семейную жизнь, произвольным посягательствам на неприкосновенность его жилища, тайну его корреспонденции или на его честь и репутацию…" (ст. 12)2 и др.

Аналогичные нормы имеются в Конституции РФ (ст. 19, 21, 22, 24, 25, 35, 47, 49, 50, 54), которые, обладая свойством высшей юридической силы, получили развитие и конкретизацию в УПК. Однако в нем закреплены и запреты, имеющие иное содержание. Их круг весьма широк.

Для подтверждения, насколько они многообразны, можно назвать: недопущение применения закона, противоречащего УПК (ст. 7); запрет признания виновным в совершении преступления и применения уголовного закона иначе как по приговору суда и в порядке, установленном УПК, лишения права подсудимого на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено УПК (ст. 8); запрет возложения функций обвинения, защиты и разрешения уголовного дела на один и тот же орган (ст. 15); недопустимость споров о подсудности (ст. 36); недопустимость отказа адвоката от принятой на себя защиты подозреваемого, обвиняемого (ст. 49); недопустимость участия в уголовном процессе лиц, подлежащих отводу (ст. 62); недопустимость доказательств, полученных с нарушением УПК (ст. 75); запрет продления срока содержания под стражей свыше 18 месяцев (ст. 109); запрет проведения следственных действий в ночное время (ст. 164); недопустимость составления приговора на предположениях (ст. 302) и ограничения продолжительности последнего слова подсудимого определенным временем (ст. 293) и т.д.

Регулятивная их функция выражается в юридических обязанностях пассивного содержания, т.е. в обязанностях воздерживаться от совершения действий известного рода. Так, ч. 4 ст. 57 УПК через понятие "не вправе" обязывает эксперта не вести переговоры с участниками уголовного процесса по вопросам, связанным с производством судебной экспертизы, без ведома следователя или суда; самостоятельно не собирать материалы для экспертного исследования; не разглашать данные предварительного расследования, ставшие ему известными в связи с участием в уголовном деле в качестве эксперта; не давать заведомо ложное заключение. Говоря иначе, требует воздержаться от этих действий, если нет законных условий для их совершения.

Уголовно-процессуальным запретам характерно все то, что свойственно юридическим обязанностям вообще (принципиальная однозначность, императивная категоричность, непререкаемость, обеспечение действенными юридическими механизмами). Вместе с тем своеобразие их содержания, выраженное в пассивном поведении, т.е. в бездействии тех или иных лиц по данному кругу вопросов, ставит запреты в особое положение. Это предопределяет особенности многих юридических средств и механизмов, призванных проводить в жизнь запреты.

Так, запрет использования доказательств, полученных с нарушением закона (ст. 75, 88 УПК) обеспечивается указанием об отмене приговора в случае его обоснования недопустимыми доказательствами (п. 9 ч. 2 ст. 381). Если имели место фальсификация доказательств, принуждение подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля к даче показаний или эксперта к даче заключения, а также незаконное освобождение от уголовной ответственности, привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности и вынесение заведомо неправосудных судебных актов, в отношении виновных лиц установлена уголовная ответственность (ст. 239, 300, 302, 303, 305 УК РФ). Предусмотренные ст. 42, 44, 54, 56 - 60 УПК и передаваемые через понятие "не вправе" обязанности потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика, свидетеля, эксперта, специалиста, переводчика, понятого относительно явки по вызову, дачи показаний, заключения, перевода, неогласка данных предварительного расследования поддерживаются возможностью уголовного наказания соответственно за отказ от дачи показаний, заведомо ложные показания, заключение эксперта или неправильный перевод, подкуп или принуждение к даче показаний или уклонению от дачи показаний либо к неправильному переводу, разглашение данных предварительного расследования (ст. 307 - 310 УК РФ). Недопустимость задержания и заключения лица под стражу при отсутствии законных оснований также подкрепляется установлением уголовной ответственности за заведомо незаконное применение этих мер принуждения (ст. 301 УК РФ). Положения, указанные в приведенных статьях УК РФ, в свою очередь, сами выступают запретами уголовного судопроизводства.

Из изложенного видно, что нормы-запреты занимают значительное место в системе гарантий прав и обязанностей субъектов уголовного процесса, законности и обоснованности их действий.

Литература и примечания

1. См.: Алексеев С.С. Общая теория права. Т. 1. М.: Юрид. лит. 1982. С. 240 - 242.

2. Международные акты о правах человека: Сборник документов. М.: Норма. 1998. С. 40 - 41.

Уголовно-правовые запреты и их последствия в виде наказуемости и иных последствий уголовно-правового характера в соответствии со ст. 3 УК РФ, как известно, определяются только законом, который принимается законодательной властью. Это, среди прочего, связано с тем, что законодатель обязан обеспечить общие интересы. Он стоит над частными и партикулярными, ведомственными и любыми иными интересами. Он формулирует уголовный закон, отражая интересы и учитывая последствия, которые существуют и проявляются в самых различных сферах социальной жизни. Поэтому уголовный закон регулирует воздействие отнюдь не только на лиц, склонных к преступлениям или могущих их совершить, но влияет и на правоохрану и судебную власть. Юридически и фактически он обращен к самому широкому кругу участников правового оборота, действующих в сферах, на которые распространяются задачи уголовного закона. Любой налогоплательщик, вовсе не желающий уклоняться от уплаты налогов, должен считаться с существованием ответственности за налоговые преступления. Статьи 198 - 199.2 УК РФ порождают, в частности, дополнительные налоговые риски. Наиболее осторожные предприниматели будут переплачивать налоги, желая избавиться от возможных уголовно-правовых претензий. Это может ухудшить конкурентоспособность как отдельного плательщика по сравнению с другими, так и общую конкурентоспособность российских товаров, приводя к ликвидации рабочих мест. То или иное решение проблемы уголовно-правовой конфискации при существующем, пусть порой несправедливом, недоверии к правоохране может самым серьезным образом сказаться на лицах, заключающих ипотечные договоры, увеличивая проценты по кредитам для страхования их возврата. Иногда такого рода определение круга адресатов уголовного закона не вытекает из его текста и усиливает неопределенность уголовно-правового регулирования. Только недавно законодатель изменял, например, ст. 195 УК РФ "Неправомерные действия при банкротстве". Но он сделал это так, что соответствующие риски возложены на неопределенный круг лиц, и запрет теперь обращен ко всем лицам, так или иначе имеющим отношение к банкротству, включая жену индивидуального предпринимателя, если она кому-нибудь передаст какую-либо вещь из кабинета мужа.

В связи с этим обязательным является выявление потенциального круга адресатов той или иной уголовно-правовой нормы, но не на основе теоретических суждений, а путем анализа механизма действия уголовно-правовой нормы, института и выявления обязанностей, возникающих у той или иной категории субъектов права.

Юристы поэтому должны основательнее рассматривать круг адресатов действия уголовного закона и вписывать свои соображения в целостную систему суждений социального, экономического, психологического и иного содержания.

Проверка релевантности, обоснованности и легитимности экономических аргументов в сфере уголовного правотворчества. Под экономическими аргументами в данном случае понимаются такие интеллектуальные средства, включенные в состав экономической науки и практики, которые дают возможность определить, что то или иное утверждение применимо для установления некоторых фактов или обоснования некоторых выводов. Легитимными они становятся применительно к уголовному праву, если сами они соответствуют Конституции РФ и общепризнанным принципам и нормам международного права.

Необходимость использования таких аргументов не нуждается в особом обосновании, и речь может идти только об обострении необходимости в них в меняющейся социальной обстановке. Собственно же поиск аргументов такого рода крайне сложен. Лишь в процессе дискурса и практики можно определить именно такой состав и такую аргументированность суждений юристов, равно как и степень ответственности за них, которые способны обосновать уголовный закон, обеспечивая его правовой характер, конституционность.

Социальное назначение уголовного права определяется его задачами, которые сформулированы непосредственно в уголовном законе. В статье 2 УК Беларуси указывается, что задачей настоящего Кодекса является охрана “мира и безопасности человечества, человека, его прав и свобод, собственности, прав юридических лиц, природной среды, общественных и государственных интересов, конституционного строя Республики Беларусь, а также установленного правопорядка от преступных посягательств”. Далее в указанной статье говорится, что Уголовный кодекс “способствует предупреждению преступных посягательств, воспитанию граждан в духе соблюдения законодательства Республики Беларусь”.

Защищенность (наличие системы защиты) от общественно опасных посягательств - объективное качество любого организованного общества. Функцию охраны общества и установленного в нем правопорядка берет на себя государство, являясь властно-охраняющей инстанцией. Уголовное право является в руках государства правовым средством охраны установленных и сложившихся в обществе отношений путем определения и объявления в уголовно-правовых нормах в качестве преступных деяний, опасных для общества, и всеобщего их запрещения под угрозой уголовной ответственности каждого, кто совершит преступление.

Уголовное право, объявляя наиболее опасные для общества деяния преступными и запрещая их совершение под угрозой уголовной ответственности, тем самым предупреждает совершение преступлений. Многочисленные исследования убедительно подтверждают факт, что количество преступлений во много раз возросло бы, если бы была снята угроза уголовной ответственности за совершение соответствующих преступных деяний1. Конечно, само по себе уголовное право не может решить задачу борьбы с преступностью, причины которой носят социально-индивидуалистический характер и в конечном итоге не устранимы. Причины, порождающие преступность, сохраняются и будут сохраняться в той или иной степени в любом обществе. при сохранении социальных причин преступных проявлений уголовное право может лишь способствовать предупреждению преступности посредством угрозы уголовной ответственности и применения мер ее воздействия в случае совершения преступления.

Задачу предупреждения преступлений уголовное право решает двояким путем: во-первых , путем общепредупредительного воздействия на граждан фактом объявляемого в уголовном праве запрета на совершение соответствующего преступного деяния под угрозой уголовной ответственности каждого, кто совершит такое деяние, и, во-вторых , путем предупреждения новых преступлений со стороны лиц, осуждаемых за совершение преступлений к определенной мере уголовной ответственности. В последнем случае предупреждение осуществляется путем реального применения в отношении виновного мер уголовной ответственности.

Уголовное право объективно способствует решению задачи воспитания граждан сообщества, ориентируя их на правопослушное поведение, укрепляя общественные позиции нравственного осуждения преступного поведения. Эффективность воспитательного резонанса уголовного права определяется адекватностью уголовно-правового запрета, социальным ожиданиям и интересам большинства членов общества, справедливостью и неотвратимостью уголовной ответственности за совершение преступления.

Охранительная , предупредительная и воспитательная задачи реализуются уголовным правом в единстве посредством установления и регулирования особого рода публичных отношений - охранительных уголовно-правовых отношений . Регулирование соответствующих общественных отношений - неотъемлемое свойство права, в том числе и уголовного, несмотря на его охранительный характер. Поэтому регулирование охранительных отношений - это не задача, а функция (функциональное свойство) уголовного права. Уголовное право посредством введения запрета на совершение опасных для общества деяний под угрозой уголовной ответственности решает следующие задачи: охранительную, предупредительную и воспитательную.

Охрану общественных отношений от преступных посягательств уголовное право осуществляет путем регулирования общих охранительных отношений , которые возникают между государством и гражданами по поводу соблюдения установленных под угрозой уголовной ответственности запретов, а также конфликтных охранительных отношений между государством и лицом, совершившим деяние, содержащее признаки запрещенного уголовным законом.

Правовой запрет, установленный государством под угрозой уголовной ответственности за совершение преступного деяния, заключает в себе комплекс взаимных прав и обязанностей государства , установившего запрет, и граждан , обязанных воздерживаться от совершения запрещенных уголовным законом деяний. Нормы уголовного права, запрещая совершение преступных деяний, устанавливают для граждан не только обязанность воздерживаться от совершения деяний, нарушающих уголовно-правовые запреты, но и право требовать от государства уголовно-правовой неприкосновенности , если их деятельность не нарушает соответствующего запрета. Таким образом, содержание общих охранительных уголовно-правовых отношений образует совокупность взаимных прав и обязанностей его субъектов: с одной стороны , граждане обязаны соблюдать уголовно-правовые запреты и одновременно требовать от государства обеспечения уголовно-правовой неприкосновенности (неприменения наказания и иных мер уголовной ответственности), если их поведение не нарушает данных запретов; с другой стороны , государство вправе требовать от граждан под угрозой уголовной ответственности соблюдения установленных запретов и в то же время обязано обеспечивать уголовно-правовую неприкосновенность граждан, не нарушающих уголовно-правовые запреты. Возникают общие охранительные уголовно-правовые отношения непосредственно из уголовного закона с момента его принятия и вступления в силу. Специфика общих охранительных правоотношений, возникающих на основе действия уголовно правовых запретов, заключается в том, что организуются они непосредственно государством, являющимся одновременно и субъектом данных правоотношений, и носителем властных полномочий по их утверждению.

Конфликтные уголовно-правовые отношения возникают на основе общих охранительных уголовно-правовых отношений с момента совершения лицом деяния, подпадающего под признаки запрещенного уголовным законом. В соответствии с нормами уголовного права, государство в лице его правоохранительных органов вправе дать правовую оценку совершенному деянию и при признании его преступлением привлечь виновного к уголовной ответственности. В свою очередь государство обязано осуществлять правовую оценку совершенного деяния на предмет признания его преступным в строгом соответствии с уголовным законом и возложить на виновного лишь такую меру ответственности, которая предусмотрена санкцией статьи УК. Лицо, совершившее преступление, обязано претерпеть возлагаемую на него меру уголовной ответственности и в свою очередь вправе требовать от государства соблюдения пределов применения мер ответственности, установленных уголовным законом за совершенное им преступление.

Уголовное право, реализуя охранительную, предупредительную и воспитательную задачи посредством установления и регулирования охранительных отношений, является в руках государства эффективным правовым средством борьбы с преступностью. По своему происхождению нормы уголовного права исходят от государства, являются выражением его политики в области борьбы с преступностью средствами уголовно-правового принуждения.

Уголовная политика - это выработанные государством стратегия и тактика, определяющие основные задачи, принципы и средства воздействия на преступность, посредством формирования уголовного законодательства, критериев и уровня криминализации, выбора и определения системы уголовных санкций за совершение преступления и их рационального применения. Уголовная политика подразделяется на уголовно-правовую, уголовно-исполнительную, уголовно-процессуальную и криминологическую.

Содержательную сторону уголовно-правовой политики, имеющей непосредственное отношение к уголовному праву, составляет решение следующих вопросов: определение основных принципов и подходов в области уголовно-правового воздействия на преступность; установление круга общественно опасных деяний, признаваемых преступными (криминализация); исключение тех или иных деяний из числа преступных (декриминализация); определение характера и видов наказания, а равно альтернативной наказанию системы мер уголовно-правового воздействия на преступника, оснований и условий освобождения от уголовной ответственности и наказания; выявление возможностей и основных путей сужения сферы применения наказания; и наконец, определение направлений деятельности правоохранительных органов по эффективному и рациональному применению уголовного законодательства.